Мы с женой Леони уезжали в эвакуацию с так называемым поездом искусств. В вагоне было как в переполненном трамвае, и хотя кроме папки с акварелями у меня в руках ничего не было, продвигаться было очень сложно. С нами в купе оказался человек, показавшийся мне знакомым. Через минуту сомнений не было, это был Шостакович.
Его с семьей перебросили из Ленинграда через линию фронта. Всю дорогу Дмитрий Дмитриевич переживал, что художник Владимир Лебедев, который часто приходил к ним ночевать, в ту ночь не пришел, и он не смог его предупредить об эвакуации. Это обстоятельство очень мучило Шостаковича, об этом же говорила и его жена Нина. Я хорошо знал Лебедева, мы вместе были в экспозиционной комиссии по организации выставки «Художники РСФСР за 15 лет». Уже после войны, встретив Лебедева, я рассказывал ему о переживаниях Шостаковича. Как я уже говорил, в нашем купе ехали тогда Шостакович с женой и двумя детьми и мы с Леони. Шостакович очень трогательно заботился о детях и всячески оберегал их. «Тебе больно или обидно,– спрашивал он у сына Максимки,– почему ты плачешь, ну скажи мне – больно? Понимаю, значит обидно». В купе было очень тесно, и мы, составив все чемоданы, соединили две скамейки, чтобы увеличить площадь, чтобы детям было где спать. На чемоданы, чтобы выровнять их, я положил плотную папку с акварелями. Леони в последний момент захватила эту папку. Там было около 70 акварелей, сделанных мною после дежурств на крыше во время налетов фашистской авиации.
Чтобы отвлечься, Дмитрий Дмитриевич придумывал различные игры. Он обладал исключительной памятью и знаниями, в особенности когда требовалось назвать имена писателей, ученых, художников на различные буквы.
Как-то утром к нам в купе пришел Ираклий Андронников. Я знал его по работе на выставке к 100-летию со дня смерти Лермонтова. Андронников был в приподнятом настроении и сообщил нам о своем изобретении, которое он сделал, и тут же показал: снял с пояса ремень, одел его на кронштейн на верхней полке, продел голову так, что затылок поддерживался ремнем. Он объяснил, что таким образом можно прекрасно спать сидя, ведь лежа места не было. Шостакович очень смеялся, а потом сделал то же самое, и, попробовав, одобрил изобретение. Я тоже попробовал, но тут же усовершенствовал, взяв вместо узкого ремня широкое полотенце. С этого момента началась более удобная жизнь. Мы с Шостаковичем спали сидя, но все же раза два я уговорил его лечь и выспаться как следует. Он лег между скамьями на наших вещах и крепко заснул. Я мог внимательно рассмотреть его. Удивительно тонкие музыкальные линии лба, носа, подбородка, овал лица, какие неожиданные переплетения, какие благородные формы. Я смог быстро зарисовать его, гениального композитора нашего времени Дмитрия Шостаковича, который только что написал 9 симфонию, а сейчас спал на папке с моими акварелями серии «Москва в дни войны»...
