Алексей Крученых был частым посетителем нашего общежития во ВХУТЕМАСе (кв.77 по Мясницкой, 21). Как-то с ним пришел к нам Велимир Хлебников. Мы с исключительным интересом отнеслись к нему. Мы давно знали и читали его стихи; у меня была книга «Доски судьбы», которую я с увлечением прочитал. В нашей квартире тогда жил Телингатер, который хорошо знал Хлебникова, они вместе приехали в Москву из Баку. Несколько раньше, рассказывал Крученых, Хлебников жил некоторое время у Маяковского. Вскоре Хлебников поселился в нашей квартире в первой комнате налево, где жили Телингатер, Плаксин и Томас. К Хлебникову все тепло отнеслись и были рады ему. Когда я заходил в эту комнату к моим товарищам, я встречал Хлебникова, он часто сидел около кровати, на которой лежали тетради. Мне запомнилось первое впечатление: прежде всего, огромные серые с голубизной глаза, странное отчужденное продолговатое лицо - весь он напоминал одинокий утес. Жесты, движения были медленными, спокойными. Все время меня не покидало чувство, что он рядом, но в то же время где-то далеко. Мнe запомнился его голос: он тоже звучал одиноко. Нам казалось, что никто так верно не оценит и не почувствует подлинное искусство, как могли мы тогда. Я замечал, что у Хлебникова, был озабоченный вид, но не житейскими делами, хотя у него они были очень плохими.
С Хлебниковым я разговаривал иногда, он держался скромно, поражая своей почти детской искренностью и простотой. Я очень интересовался его взглядами на живопись. Но он высказывался осторожно и немного. Сказал мне, что последние годы меньше мог интересоваться живописью (так складывались обстоятельства).
В нашей комнате я ему показал несколько своих картин. Он к ним отнесся с интересом и сказал, что хочет теперь вновь подумать о живописи, больше посмотреть, что за эти последние годы сделано, и только тогда он может позволить себе говорить, и добавил, что его интересует новые пути живописи.
Я часто, вернее, каждый день, встречал его, медленно идущим по коридору, в квартире, на лестнице, во дворе и всегда невольно провожал его взглядом и много думал о нем. Хлебников ходил в старой солдатской шинели. Один раз мне запомнилось, как на углу Мясницких ворот он стоял и держал в руке ломоть хлеба, о котором забыл. Мимо него проходили люди, проезжали извозчики, машины, но он ничего не видел и не слышал - так был поглощен неожиданно, видимо, налетевшими на него мыслями, быть может, родились новые стихи, совсем новые поэтические образы, подумал я, а он стоял неподвижно, как монумент, высокий и величественный. Долго я не мог оторвать от него взгляда, пока он стоял, не шелохнувшись. Я прошел мимо него к нашему дому и очень долго еще смотрел в окно, пока не увидел Хлебникова, идущего своей обычной спокойной неторопливой походкой. На дверях комнаты, где он жил, иногда висела записка, написанная не очень четко рукой Хлебникова с просьбой по возможности его не беспокоить, так как он работает. Он очень много в это время писал, часто поздно ночью. Мы все старались, чтобы ему было спокойно. Ведь мы тогда понимали, вернее, догадывались, что Хлебников крупнейший поэт нашего времени.