С Константином Николаевичем я познакомился у себя дома. Он рано утром, идя на занятия в Институт, зашел познакомиться со мной и моими новыми работами. Ему посоветовал Владимир Андреевич Фаворский, который был тогда ректором Института.
У меня в комнате висели на стенах несколько работ, Истомин сразу, разговаривая со мной, стал всматриваться в них. Это меня беспокоило, и он извинился, что без разрешения смотрит. «Если все равно это случилось, - он засмеялся, - уже хвалю. Я к вам пришел с предложением вместе преподавать в Институте. О ваших работах мне говорил Владимир Андреевич, и он советовал вас пригласить преподавать со мной». Истомин мне показался человеком с открытой душой. Он говорил громко, смеялся, опять похвалил мои работы, попросил показать и работу, стоящую лицом к стене. И хотя она не была закончена, я не удержался и показал её. Он сразу сказал мне много интересного и дал хорошие советы, как стоит ее вести.
На следующий день я был зачислен в преподавательский состав ВХУТЕМАСа. Константин Николаевич был профессором, а я стал его старшим ассистентом. В течение пяти лет мы с ним работали в полном согласии – он абсолютно мне доверял. И хотя мы были очень разными художниками, и я был намного моложе его, в оценках искусства мы сходились. Это я считаю естественным: как у него, так и у меня было современное понимание искусства. Наши расхождения могли быть лишь в нюансах. Так оно, собственно говоря, и было.
Я вспоминаю, как мы с Константином Николаевичем обдумывали каждую постановку. Я ему читал ряд предложений, которые записывал, и рассказывал, какие я себе в работе ставлю задачи. В свою очередь он мне рассказывал, над чем работает, какие проблемы стояли у него в его работе, и думал, как их объяснить студентам. Он очень большое значение придавал изучению теплых и холодных цветов, светлому холодному или теневому теплому или наоборот теплому освещенному и холодному теневому. Он считал, что решать предельные контрасты почти от белого и до черного нужно цветом и только цветом, и что можно взять сильнее, чем в натуре. Сохраняя цветовое отношение, можно и выделить какие-то предметы, даже прорисовать, но опять же, эта линия должна участвовать как цвет, все равно цветовые пятна и цветовые линии. Мы с Истоминым всегда занимались долго, иногда много раз меняли решения, когда не удавалось достаточно ясно подойти к намечаемой задаче. Он был очень внимателен к моим высказываниям, и я всегда чувствовал себя с ним хорошо. Константин Николаевич одно время очень увлекался силуэтным решением, вешал обобщающие занавески (тюль перед натурой против света), чтобы яснее увидеть силуэты, цветовые контрасты светлого и тёмного - не света и тени, а цвета освещенной стороны и цвета теневого силуэта. Я часто приходил к нему, он тоже бывал у меня, и мы подолгу обдумывали свои задачи и легко обо всем договаривались. У нас выработалась общая линия проведения занятий со студентами. Истомин был очень доволен, что я параллельно с ним веду занятия в физической лаборатории. Я в это время был старшим ассистентом у профессора физики Н.Т. Федорова. Истомин этому придавал, также как и В.А.Фаворский, большое значение, и в отличие от многих художников, они имели знания в этом предмете. Часто, когда мы шли домой из института с Рождественки на Мясницкую, говоря о чем-нибудь, он вдруг останавливался и показывал, обращаясь ко мне: «Смотри, Александр Аркадьевич, ведь это просто необыкновенно. Как эта стена интересна с деревянным домом, и там какой цвет, посмотри в ворота, какой серый. Как интересно можно взять небо к этой коричневой стене. И как хорошо показать эту фигуру крупно на первом плане». Я в свою очередь тоже ему что-то показывал, он очень быстро улавливал, что меня заинтересовало, и развивал мою мысль. Нам было всегда интересно вместе. В первые годы занятий у нас учились художники: Эльконин, Слоним, Бубнов, Морозов, Коробов, Хазанов, Васильев и многие другие.
Иногда Константин Николаевич мог плохо себя почувствовать. Он был контужен, и это часто давало знать о себе, но он старался всегда скрыть перед студентами свое состояние, и я под руку уводил его куда-нибудь в комнату, где он отсиживался, а потом я его провожал до дома. У него был его особый, истоминский голос, громкий и звучный, который иногда вдруг мог зазвучать по-военному. Вполне понятно, Истомин в прошлом - военный, и это чувствовалось и в голосе, и в фигуре. Он редко выходил из себя, но все же бывало, что некоторые студенты выводили его из терпения, и он мог накричать и даже уйти и хлопнуть дверью. Его бросало сразу в краску, лицо делалось сердитым, суровым. Он всегда возмущался, когда студенты ничего не поняв, очень вяло начинали копировать натуру, чисто механически. Это его могло взорвать, и он кричал, объяснял: «Я вам говорил, и для чего спрашивается, все зря! Вы не работаете, а спите на своем холсте». Когда я к нему потом подходил, он смеялся и говорил: «Вероятно, только криком его проймешь».
Мне было очень интересно работать с думающим, настоящим, умным, воспитанным, корректным человеком, каким был Константин Николаевич. Он был художником оригинальным, эмоциональным, живым, влюбленным в природу и в живопись.
Константин Николаевич Истомин умер во время войны в Ташкенте.
